на "Кысь" Татьяны Толстой

Псой КОРОЛЕНКО

Кысь не читал, но горячо одобряю

Ольга Исаева. "Разлука будет без печали". Рассказы. Slovo - Word, NY, 2000.

"Кысь" не читал, но горячо одобряю. Мне нравится литературная литература, выражающая интересы и чаяния московских интеллигентов в ста поколениях, ими же написанная в квартире с во-о-о-от такими потолками и во-о-о-о-от такими книжными полками, где-нибудь или у Никитских ворот или на Малой Бронной. Мне глубоко симпатична литература, навеянная хорошей и гармоничной семейной жизнью, с шумными днями рождениями и Новыми Годами у себя на Аэропорте, с большим количеством гостей, старых друзей и знакомых, родственников, детей, с их традиционной игрой в "мафию", с составлением искрометных шарад, на которые эта литература так сильно сама и похожа. Мне интересна литература, учитывающая весь арсенал передовой филологической мысли 60-70 годов, структурно-семиотические чтения в Кэярику, теорию диглоссии, модель "Смысл-Текст" и использующая эти полезные наработки в своих собственных частых лекциях в UCLA или NYU. Я так люблю эту литературу, что всегда хочу ее прочитать, но, к сожалению, до сих пор никак не доходят руки. Вот почему я так говорю про "Кысь".

Кстати об Америке. Несколько месяцев назад я и сам как раз преподавал в Летней Русской Школе университета Норвич в Вермонте. Местечко это имеет свою литературную историю. Долгие годы школа находилась под неофициальным патронажем А. И. Солженицына, автора расширенного словаря русского языка, патриота и гражданина России. На протяжении многих лет Школа гостеприимно встречала Наума Коржавина, Булата Окуджаву, Фазиля Искандера и других заслуженных деятелей литературы и искусства, в статусе писателей in residence. На лекциях Льва Лосева и других приглашенных преподавателей разбираются "Один день Ивана Денисовича" Александра Солженицына, "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова, "Мы" Евгения Замятина, "Неделя как неделя" Наталии Баранской и прочая классика. Именно в Норвиче мы познакомились с Ольгой Исаевой и с ее новой книгой "Разлука будет без печали", только что вышедшей в нью-йоркском издательстве "Слово-Word", или, как я его в шутку иногда называю, "Рыба-fish".

Ольга Исаева - прозаик. "Про каких, блин, заек?" - наверняка спросите вы. Предупреждаю вопрос ответом: эта зайка - она сама. "Самой привлекательной из набора новейших идей мне показалась та, что провозгласила предметом творчества художника прежде всего его собственную жизнь", - пишет Леля. Подавляющее большинство ее сюжетов имеет в своей основе реальные факты, непосредственно взятые из биографии. К ней можно применить слова Федора Батюшкова о моем литературном предке, замечательном писателе Владимире Короленко, только подставив "Леля". Получится так: "Леля рвется к жизненным встречам, ездит по свету, всматривается в людей, в их облик и язык, в их быт и нравы, в их искания, в их мысль. Ее слух обострен, ее внимание цепко хватает колоритное словечко и черточку быта, ее наблюдательность действенна, ее настороженность etc."

Что-то не позволяет Исаевой сильно отвлечься от собственной биографии. Вымысел для нее, как и для Короленко, "произвольная регламентация подробностей". Обращаясь к фактам, она может одновременно изображать вымышленные ситуации и персонажей, изменять обстоятельства действия, дополняя их деталями, относящимися к другим событиям, "комбинировать" факты, свидетелем которых она была в различное время и в различных условиях. Однако даже самый строгий критик должен будет восхититься той бытописательской точностью деталей, которая позволяет нам полностью погрузиться в мир фабричной девчонки из Орехова-Зуева, по воле судьбы залетевшей в Москву и Нью-Йорк, и прожить с ней множество жизней, с пресловутой тысячью не только плато, но и самых что ни на есть вершин тоже.

Мне представляется, что подкупающая "неотрефлектированность" и "нарциссизм" Исаевой - своеобразная форма художественной аскезы, неожиданно созвучная парадоксальной идее, высказанной Н. Г. Чернушевским в его юношеской диссертации по эстетике: "Предполагаем <...>, что взятое событие совершенно закончено в художественном отношении, так что простой рассказ о нем был бы вполне художественным произведением, таким образом берем случай, когда вмешательство комбинирующей фантазии кажется наименее нужным. Как бы сильна ни была память, она не в состоянии удержать всех подробностей дела, которые совершенно не важны для сущности дела, не имели никакого влияния на ход событий; но многие из этих подробностей нужны для художественной полноты рассказа, и они должны быть заимствованы из других сцен, оставшихся в памяти поэта...".

В подтверждение мысли о том, что жизнь способна давать "настоящие" сюжеты, Исаева помещает "кусок жизни" в до боли знакомые литературные контексты и наполняет устойчивые жанровые клише взятой "прямо из жизни" фабулой. Не претендуя на формальное новаторство, Леля работает в жанре автобиографической новеллы-сказа с мягкой композицией, в которой иногда появляется "другой рассказчик", с ненавязчивой иронией, с реальными прототипами героев и милыми сердцу домашними топосами в духе Чегема или "города К. на реке Е.". Этот сказ легко вписывается в богатый канон современной русской, причем скорее мужской, а не женской, short story. Помимо очевидных Искандера и Попова - Зощенко и Шукшин, А. Н. Толстой и концептуальные новеллы Александра Жолковского: вот лишь несколько приятных ассоциаций, возникающих при внимательном чтении.

Впервые я услышал рассказы Ольги Исаевой в ее собственном исполнении на вечере в Norwich Russian Summer School. Контекст сейшена и авторское исполнение придавал рассматриваемому артефакту особый драйв, и я сам не заметил как творческий вечер Исаевой закончился моим собственным импровизированным полуконцертом, что символично повторилось и здесь в Москве, 24 октября в ОГИ. На следующий день она уехала "домой" - в Америку. Но что ж тут поделать: не на луну, в конце-то концов. Еще увидимся. А пока скажем так: Леля! Мы любим тебя и твою прозу, хотим и здесь и там, в заокеанских далях, видеть тебя и слушать, как ты их будешь читать, после чего зарядившись твоей энергией, мы и споем, и если понадобится, то спляшем.

Назад в "Коллекцию рецензий на "Кысь"